Вот и всё. Виктор направился к лестнице. А как начиналось! Глаза в глаза и глубина взгляда говорила выразительнее слов и так много общих тем… На общем столике, на площадке, куда выходили двери квартир, стоял горшок с цветами, пепельница и свежая La Ciudad. Взгляд на мгновенье зацепился за фото под заголовком о двойном убийстве: у ног полицейского, облокотившегося рукой о причудливо изогнутое дерево, лежал, судя по всему, рюкзак жертвы, точно такой же, как этот, что висел сейчас на плече Виктора, который он купил пару лет назад за тысячи километров отсюда, впрочем, это моментально вылетело из головы.
Мария… Здесь это имя звучит иначе, чем дома; здесь оно как-то более изящно и женственно. Очень странное двоякое чувство: с одной стороны — крылья и лёгкость, с другой — приземляющая неопределенность. Перед глазами ещё стояло её стройное обнаженное тело, только что из душа: черные волосы, карие глаза, выразительное очертание губ, а в ушах звучали её нежные слова на чужом и таком красивом языке. Всё было бы по-другому, если не необходимость вернуться домой.
До самолёта ещё полдня. Погруженный в себя, бесцельно двинувшись в произвольном направлении, он очнулся, совершенно неожиданно наткнувшись, среди строений колониальной архитектуры, на несвойственную для чужой страны надпись на кириллице: славянское кафе расположилось на той стороне улицы, сразу от площади; за ним другое, и это в тысячах километров от родной земли. Надо же, столько времени в этом городе, и не знал… Впрочем, это ничего бы не изменило.
— Что, скоро в аэропорт? — Вопрос с утвердительной интонацией на русском же языке прозвучал от группы стюардесс в форме, стоящих у входа в одно из заведений, и, судя по чуть повышенному тону, был адресован кому-то вне их компании. Он, давно не слышавший родную речь, оглянулся на голос. Одна из стюардесс смотрела прямо на него. Откуда она знает, что я русский? И что я сегодня улетаю? Видимо, летела со мной сюда, — подумал он, силясь вспомнить стюардессу, обслуживавшую его на том рейсе.
— Вы меня не вспомните, — угадав его мысли, и почему-то уверенная в своих словах, добавила девушка. Такое ощущение, что ей хотелось общения. — А мы сегодня спецрейсом улетаем, другим самолётом, — зачем-то сообщила она, охватывая взглядом коллег, видимо, стараясь таким образом приобщить их к диалогу, но они захихикали о чем-то своем. Он не был настроен на общение, но женское внимание польстило; неожиданность ситуации несколько отрезвила, и вдруг захотелось кофе. Искренне не зная что ответить, и потому слегка виновато и рассеянно улыбнувшись стюардессе, он пошел дальше, выбирая, куда лучше зайти.
Аромат кофе напомнил их первое утро в небольшой комнате, где кроме кровати, кажется, были только стол и стул. Дым сигареты неспешно растворялся, не успев достигнуть потолка, а он, сидя на полу, рядом с оставленными с вечера бокалами, любовался её неприкрытым, ещё не проснувшимся телом, и волосы, уверенно и хаотично расположившиеся на подушке, своим видом источали атмосферу непосредственности, и как она, проснувшись, возможно от его взгляда, потянулась, вытянув руки за головой, выгнув спину и, открыв глаза, легко улыбнулась.
Ночь смыла след дневных хлопот и растрепала прическу. Вот сейчас, именно сейчас, она чистая, настоящая — не та, какой хочет представляться и видится окружающим. Есть в этом что-то слегка интимное — увидеть девушку без прически и не прикрытую, словно одеждой, макияжем — видеть её такой, какой она готова предстать перед небольшим кругом людей. Красота женского тела не только в гармонии его линий и изгибов, и любоваться ей можно долго, а недоступность для чужих взглядов придаёт этой красоте особую изюминку и, чем меньше глаз видели эту родинку на левой груди, тем ценнее этот самый момент, и тем более подчёркнута особенность всего происходящего.
Он видел тысячи красивых глаз — умных, влюбленных, восхищенных, теплых, но ни одни не имели такой притягательной, волнующей, подчиняющей себе силы. Разве можно это объяснить? Нет, оно иррационально и не поддается логике, но, тем не менее, — существует. Когда ты встречаешь уникальные и единственные для тебя глаза, мир меняется навсегда, перемещая свой смысловой центр на них, и всё! Все мысли, действия и планы теперь только вокруг и для, и это — самый настоящий добровольный плен…
— Уже не спишь, и снова куришь, — и смотрит с нежностью. То первое, самое первое утро… как смешно и непосредственно она (ну бесстыдница) искала своё бельё… И не приставай, уже выходить скоро, а сама смеется, — ты не видел лифчик?.. Ну разве ж можно оторваться? Нет, правда, отстань, пора кофе и — бежать. Да, я помню, но у нас ещё есть время, и повалить её, шутливо сопротивляющуюся, обратно, а после, наблюдая, как она одевается, — снова сигарета, и кухня, и музыка, и аромат молотого кофе, игривый влюбленный взгляд, и кажется, смотреть в эти глаза можно целую вечность, такие завораживающие, глубокие и желанные…
Да что теперь… она гражданка другой страны… Визы, перелёты… Сознательно еще нет, но внутренне он уже решил вернуться сюда, скорее всего, насовсем, или увезти Марию с собой — как бы то ни было, но дальнейшая жизнь виделась только рядом с ней.
Выйдя из кафе, он почти сразу увидел их, но сначала не придал значения: несколько всадников (лошади в этом небольшом городе никого не удивляли) в непонятной форме направлялись в его сторону. Небольшое беспокойство заставило оглянуться через несколько шагов. Не было никакого сомнения, что именно он был объектом их внимания. Какая-то опасность, исходившая от этих людей, чувствовалась всем телом. Он не имел даже предположения, кто они и чего от него хотят, но какая-то злобная решимость в их фигурах заставила не искать ответ на эти вопросы. Он решил затеряться и быстрым шагом направился по тротуару — прятаться в кафе означало сдаться. Город неожиданно закончился: за углом очередного невысокого здания сразу начиналось поле, поросшее травой, а за ним, метрах в ста, реденькая лесополоса, ещё дальше начиналась покрытая деревьями гора. Назад дороги уже не было. Оглянувшись очередной раз, чтобы удостовериться, что угроза не мнимая, он не мог не обратить внимания на ещё одного человека, несомненно, точно так же пытавшегося укрыться от загадочных всадников. Через поле до перелеска они бежали уже вместе. Преследователи почему-то не пошли по пятам, а взяли правее, объезжая эту лесополосу, что дало возможность немного собраться с мыслями.
Может, более разумно было притаиться в траве, спрятаться и переждать, но сидеть и ждать было невыносимо отчасти оттого, что природа угрозы была неясна, отчасти потому, что всё вокруг было чужое и неизвестное, а скорее всего — потому, что предпринимать действие в опасной ситуации, хоть что-то делать, казалось более спасительным, чем мучительное ожидание в бездействии, когда каждая минута длится как полчаса, а сердце стучит громче голоса. Они выскочили из лесополосы и побежали по полю дальше от города, в сторону леса, взбиравшегося на гору. Дикая высокая трава, временами скрывавшая их из виду, внезапно закончилась, но сразу же возник сравнительно невысокий ветхий деревянный забор, который в этой ситуации не стал препятствием. Он не прятал от глаз, скорее — обозначал границу владения. За забором стояли несколько пустых собачьих будок и пара некрашеных деревянных сараев. Здесь не было ни души, но по разрозненным признакам было видно, что эти строения пустуют недавно и временно. Отличное место для укрытия, но что-то снова заставило их бежать дальше, даже не остановившись. Преследователи обходили справа, словно планируя отрезать дорогу к лесу, но явно не успевали. Трава была уже не такой высокой.
Не понятно, почему они до сих пор нас не настигли. Остаётся немного: метров через сто, а может, и через пятьдесят, (всегда была проблема на глаз определять расстояние) начинается спасительный лес, уходящий на гору. Последний рывок. Вдруг спутник резко дёрнулся, багровое пятно расплылось по его рубашке; почти одновременно ушей достиг сухой звук выстрела. Дикий ужас заставил зашевелиться волосы и придал сил: Виктор скачками бросился к лесу как никогда в жизни. Не оглядываться. Быстрее! Главное — достичь деревьев, а там… Скачок за скачком, спасительный лес приближается. Наконец он достиг первой сосны. Дежавю: показалось, что он где-то уже видел это причудливо изогнутое дерево. Ещё пара шагов и… мощный удар в спину толкнул его вперёд. Боли не было, но было понимание бесповоротно свершившегося. За мгновение, что приближалась земля, мягко устланная сосновой хвоей, промчались досадные мысли о сегодняшнем рейсе, который теперь улетит без него, о том, что конец так коварно застал его в чужой стране на новом этапе жизни и он не увидит больше ни свой дом, ни Марию, которая, должно быть, даже не узнает, что с ним произошло, и конечно же будет ждать его сообщений; и теперь уже ясно вспомнил, что эту сосну видел сегодня утром на обложке свежей La Ciudad…
Один из преследователей спешился и, подойдя, толкнул сапогом в плечо: раз, другой…
Реальность вернулась не сразу — ровный гул двигателей, спинка кресла с монитором в подголовнике, иллюминатор и сосед, пытаясь разбудить, толкающий его в плечо, напомнили, что он пересекает океан и уже скоро увидит колониальную архитектуру…
— Вам рыбу или мясо, — ждёт ответа стюардесса, как две капли похожая на ту, которая только что заговорила с ним во сне…
Зуев А.
